Логотип

Кураторский текст Алана Файнберга


В музыкальной жизни послевоенного Нью-Йорка меня больше всего привлекают две тенденции. Они взаимосвязаны, хотя могут показаться совершенно несовместимыми. Одни композиторы, опираясь на совершенно новую эстетику и новые законы композиции, были готовы полностью пересмотреть саму идею музыки; другие же, хотя и были тесно связаны с канонами «Искусства Запада», тем не менее, создавая свой новый музыкальный язык, стремились продолжать и развивать традиции «серьезной» музыки. На одном из этих полюсов находился Джон Кейдж с его принципиально новым подходом к музыкальной эстетике и увлечением восточной философией. И в композиции, и в исполнении он с удовольствием применял алеаторику (принцип незакрепленности музыкального текста). На другом краю шкалы находились такие композиторы, как Милтон Бэббитт, стремившиеся продолжать различные направления пост-тональной музыки в традициях Арнольда Шёнберга, Антона Веберна и позднего Стравинского, и создавать новые музыкальные модели, опираясь на индивидуальный музыкальный материал.

В музыкальной жизни послевоенного Нью-Йорка меня больше всего привлекают две тенденции. Они взаимосвязаны, хотя могут показаться совершенно несовместимыми. Одни композиторы, опираясь на совершенно новую эстетику и новые законы композиции, были готовы полностью пересмотреть саму идею музыки; другие же, хотя и были тесно связаны с канонами «Искусства Запада», тем не менее, создавая свой новый музыкальный язык, стремились продолжать и развивать традиции «серьезной» музыки. На одном из этих полюсов находился Джон Кейдж с его принципиально новым подходом к музыкальной эстетике и увлечением восточной философией. И в композиции, и в исполнении он с удовольствием применял алеаторику (принцип незакрепленности музыкального текста). На другом краю шкалы находились такие композиторы, как Милтон Бэббитт, стремившиеся продолжать различные направления пост-тональной музыки в традициях Арнольда Шёнберга, Антона Веберна и позднего Стравинского, и создавать новые музыкальные модели, опираясь на индивидуальный музыкальный материал.

При этом обе эти крайности противостояли принципу, доминировавшему в музыке тех лет – сочинять «для всех». В той или иной форме этот принцип «массовости» существовал во всех странах мира. Кроме того, обе тенденции требовали от исполнителей нового уровня мастерства. Интересно, что сначала слушатели воспринимали результаты и «абсолютно случайного» творчества, и «абсолютно упорядоченного» творчества совершенно одинаково. Но в дальнейшем, в процессе становления, каждый композитор сумел выработать свой собственный, четкий, неповторимый и уникальный язык.

Из всей музыки, написанной в традиционных «двенадцати тонах» (додекафония), самыми нестандартными по своему построению и эстетике являются произведения Милтона Бэббитта. Фортепианные пьесы, вошедшие в программу концерта, ярко иллюстрируют основную особенность его музыки – контрапункт. Особенно необычно в его музыке то, что контрапункты между разными частями тонального ряда (границы между которыми никогда не обозначены явно), динамика, распределение регистров и ритмическая структура наполнены такой мощной энергией, что заполняет собой все пространство. Музыка становится подвижной, она как будто искрится и стремительно видоизменяется, и это происходит настолько быстро, что, даже не успев уловить некоторые важные акценты, слушатели не могут сдержать своего восхищения.

Марио Давидовский (который учился с Милтоном Бэббиттом и был ассистентом Эдгара Вареза) поистине обладает талантом Шехеразады. У него живое и яркое музыкальное воображение, он блестящий рассказчик. В своих многочисленных произведениях для музыкальных инструментов и магнитофонной ленты он настолько мастерски соединяет эти два средства, что, по сути, создает новые инструменты. Однако его удивительное мастерство рассказчика помогает слушателям не затеряться в этом абсолютно незнакомом для них мире: всегда находится какой-то звук или фраза, которая указывает нам нужное направление.

Чарльз Вуоринен – необычайно плодовитый композитор. Он сумел выработать свой неповторимый стиль, в котором успешно достигается баланс и выдерживается соотношение между элементами мелкого и крупного масштаба (как будто музыка Бетховена дробится на части, отдавая должное Генри Пёрселлу). Формально все части его Квинтета связаны между собой, а каждая часть делится на четкие отрезки (развитие темы и кода).

Удивительная насыщенность и кинетика всех частей произведения в сочетании с его кульминационными моментами и фрагментами, где время как будто застывает на месте – все это придает музыке особую мощь. Умело используя контрапункты, Чарльз Вуоринен подобно Бэббитту, хотя и в совершено другой манере, создает яркий ритмический рисунок – это так типично и вообще для американской музыки, и для музыки Нью-Йорка. По сути, любой из этих композиторов был бы достоин отдельного фестиваля, поскольку все они создали настоящие шедевры современной музыки.

Таким получился мой краткий, но очень личный обзор музыкальной культуры Нью-Йорка, среди которой я вырос.

Я бы хотел поблагодарить Фреда Шерри, который вот уже несколько десятилетий остается одним из наиболее значимых исполнителей на музыкальной сцене Нью-Йорка, за то, что, согласившись принять участие в нашем проекте, он привнес в него свое мастерство, вкус, знания и страсть. Я также благодарен замечательным нью-йоркским музыкантам Юра Ли, Дэвиду Фулмеру и Аарону Бойду, без которых этот проект был бы невозможен, во всяком случае, не был бы так интересен.

Алан Файнберг